Моисей Наппельбаум
(1869–1958)
Его творческий путь, начавшийся в 80.е годы ХIХ века, продолжался более 70 лет. За это время фотограф сделал тысячи портретных работ,
вошедших в золотой фонд искусства светописи.
Моисей Соломонович Наппельбаум родился в 1869 году в Минске. В 14 лет родители отдали его учеником
в портретное ателье «Боретти». Сын польского архитектора, интеллигентный и образованный человек, он
не только обучил мальчика азам фотографического ремесла, но и помог развить его вкус. Наппельбаум
начинал учеником копировщика — человека, который печатал портреты. В ту пору это была самая низкая
ступень фотографического ремесла: выше стояла работа ретушёра, ещё выше — фотографа. Боретти,
почувствовав способности мальчика, иногда во время своего отсутствия разрешал ему снимать самостоятельно.
Спустя три года ученичества Наппельбаум начал получать жалованье фотографа. Желанию Наппельбаума учиться
мешало не только отсутствие пособий по съёмке фотопортрета, но и бытовавшие тогда в среде фотографов нравы.
Каждый портретист «изобретал» какой-то особый приём съёмки или печати и всячески утаивал его. Сказывались законы
жёсткой конкуренции. Но молодой фотограф всё равно ухитрялся учиться: внимательно изучая витрины московских ателье,
он остро ощущал разницу в тех эстетических нормах, которым следовали его коллеги.
Всю жизнь Наппельбаума будет
тянуть «к перемене мест»: Козлов, Одесса, Евпатория, Вильно, Варшава, города Соединённых Штатов Америки… Лишь в
1895 году, вернувшись в родной Минск, Наппельбаум, наконец, открывает своё фотоателье. Минский период в творчестве
мастера занимает 15 лет. Именно в те годы начинается формирование некоторых творческих
принципов: он бросает открытый вызов своим коллегам-фотопортретистам, среди которых в ту пору процветала склонность к пошловатой красивости. Наппельбаум отказался от назойливых, повторяющихся в снимках аксессуаров. Перестал использовать белые и серые однотонные фоны. Отверг статичность поз, создающих ощущение искусственности. Вместо ставшей каноном групповой «трёхъярусной» композиции предлагал живые сцены общения людей. В 1910 году
Наппельбаум переезжает в Петербург. Пройдёт время — и он станет владельцем собственной фотостудии, расположенной в самом центре города, на Невском проспекте. Семья фотографа была большой и
дружной: жена, четверо дочерей, сын.
В доме Наппельбаума по понедельникам собирались известные поэты: Ахматова, Гумилёв, Кузмин, Лунц, приходили и музыканты. В комнату набивалось 30–40 человек: здесь увлечённо спорили об искусстве, читали стихи, слушали музыку. Даже в тяжёлые годы войны и революций жизнь салона не прекращалась: молодые литераторы и музыканты собирались в красивом
доме на Невском. Хозяин дома старался по мере сил поддерживать участников «понедельников». И в голодную пору каждому гостю салона предлагали чашку чая и крошечный бутерброд. Между тем имя
Моисея Наппельбаума становилось всё более и более известным. «Иной раз,
— писал фотограф, — я часами мучил заказчика, пересаживая с места на место, делая по 10–12 снимков, заставляя его то надевать пальто или шляпу, то снимать, требуя иногда, чтобы клиентка поехала домой и надела другое платье или переменила причёску, которая, по-моему, должна ей больше идти. Случалось и так, что заказчик приходил получать уже готовую работу, а я, увидев его в другой одежде, начинал работу снова». В ту пору в среде фотографов было в моде «рембрандтовское» освещение. Вскоре Наппельбаум понял, что модное поветрие не имеет ничего общего с первоисточником. «К чему сводилось освещение «Рембрандт» в фотографии? — писал портретист, вспоминая это время.
— Резкое боковое или заднее освещение, пучок лучей, направленных на лицо, руки или часть фигуры. Вот и всё». Нап. пельбаум приходит к решению использовать один источник света в
своей работе. Считалось, что художественный снимок можно сделать, имея не менее 3.х источников света. Но в 1915 году фотограф начинает применять в качестве единственного источника света электрическую лампу в 1000 ватт, помещённую в самодельный софит, напоминающий по форме перевёрнутое ведро. «Если я достиг чего-либо в искусстве фотопортрета, то в значительной мере благодаря этой довольно примитивной по конструкции лампе. Она сразу дала освещение, которого мне так не хватало».
В середине 20.х годов Наппельбаум переезжает в Москву, где живёт безвыездно вплоть до начала Великой Отечественной войны. Именно в эти годы им сделано большинство его портретных работ. «В своё время меня упрекали в печати, что на моих фотоработах нет атрибутов, указывающих на профессию». Будто споря с подобными прямолинейными представлениями о задачах портрета, мастер в своей трактовке образа человека нередко сознательно шёл к цели «от Моисей Наппельбаум (1869–1958) А. Блок
М. Горький Ф. Раневская Е. Люком мировое имя противного», максимально далеко уходя от профессии портретируемого. В целом же Наппельбаум был известным мастером показа рук: достаточно посмотреть на его снимки, чтобы убедиться в этом. Движение, жестикуляция, ритм и пластика рук портретируемого обычно умело подчёркивались, становясь доминантой портрета.
«У отца, — пишет дочь фотографа Ольга Грудцова, — было
поразительное чутьё художника. Не имея не только высшего, но и среднего
образования, порой не прочитав книг писателя, которого снимал, он улавливал
неповторимую индивидуальность человека и характер его творчества. Снимок Блока
сделан 25 апреля 1921 года. Крупным планом сфотографирована голова, но вы видите
одни глаза. Огромные, серые, пронзительные. Отцу казалось, что Блок видит что-то
невидимое. А Есенин! Отец как бы предугадал его судьбу. Есенин пришёл сниматься
с товарищами — весёлый, кудрявый, золотоволосый херувим в галстуке «бабочкой». А
на портрете он стоит с низко опущенной головой. Стоит обречённый.
Снимок сделан за несколько дней до трагической гибели поэта».
В снимках, сделанных мастером, заключён парадокс: с одной стороны, они полны
раздумчивости, монументальности. С другой, подвижны, динамичны. «Нельзя
забывать, — писал Наппельбаум, — что любое положение фигуры, каким бы спокойным
оно ни было, — частный момент движения. Движение должно ощущаться в портрете,
иначе в нём не будет жизни».
